«Тюремное здравоохранение и права заключенных» – проект Консорциума PHRC (Prison Health and Rights Consortium). Его цель – обеспечить улучшения основных показателей здоровья ВИЧ-положительных и употребляющих наркотики заключенных. Проект работает в четырех странах нашего региона: России, Украине, Молдове и Грузии. В серии интервью активисты и правозащитники, которые защищают права заключенных, рассказывают о ситуации в пенитенциарной системе своих стран. Сегодня мы разговариваем с Петром Усом, членом UnMode, Кишинев, Молдова.
САМЫЕ УЯЗВИМЫЕ
Петя, расскажи немного о себе.
Я работаю уличным юристом, или параюристом, в Кишиневе. Также я работаю аутрич-работником в программе снижения вреда. Я оказываю услуги ребятам из уязвимых групп: это люди, употребляющие наркотики, люди, живущие с ВИЧ, заключенные и бывшие заключенные.
Когда ты начал этим заниматься и почему?
Это все само собой как-то получилось. И вариантов, наверное, для меня не было. Я сам из сообщества людей, употребляющих наркотики, был в местах лишения свободы, тема ВИЧ – она рядом все время. И поэтому от этой деятельности зависит и моя жизнь напрямую, и жизни моих близких людей, и всех людей, которым нужна помощь и которые находятся в уязвленном положении. На мой взгляд, люди, употребляющие наркотики, – это самая уязвимая на сегодняшний день группа в республике Молдова. Потому что они находятся, скажем так, под перекрестным огнем – различные заболевания, включая ВИЧ, преследования государства – тюрьмы и лагеря, стигма и дискриминация и многое другое.
Если говорить о пенитенциарной системе, как ты можешь оценить систему оказания медицинской помощи заключенным людям, живущим с ВИЧ, и людям, употребляющим наркотики, в тюрьмах Молдовы?
В Молдове сейчас очень хорошие протоколы лечения и оказания помощи, в плане их выполнения тоже все нормально. Поэтому сказать, что все плохо – нет, скорее – неплохо. Но можно лучше.
Можешь назвать основные проблемы, с которыми сталкиваются люди, употребляющие наркотики, и люди, живущие с ВИЧ, в тюрьмах Молдовы?
Основные проблемы, с которыми сталкиваются такие заключенные у нас в стране, – это, в первую очередь, внутренняя стигма. Сильная стигма со стороны работников пенитенциарных учреждений. Хотя много тренингов для них проводится, но это никуда не уходит.
Еще у людей там есть внутренний такой страх обращаться за помощью по тем или иным вопросам, потому что в молдавских тюрьмах конфиденциальность данных и медицинской информации сильно страдает. Если там что-то знает врач – знает полтюрьмы. Это беда.
Если отдельно по людям, живущим с ВИЧ, говорить, то у них есть протокол лечения. Он действует и для тех, кто на свободе, и для тех, кто находится в местах лишения свободы – протокол для всех один. Когда человек попадает в места лишения свободы, у него есть возможность позвонить, если у него АРВ-терапии с собой нет, и ему родственники приносят, либо предоставляют сотрудники полиции. Это все написано в протоколах. В течение 24 часов у него есть доступ к лечению АРВ-препаратов.
также у нас, помимо того, что у нас есть заместительная терапия на свободе, и также есть у нас программа заместительной терапии и в местах лишения свободы. Она там проводится на всех этапах: задержание, следствие и когда уже человек осужденный. Но из-за негативного отношения самих заключенных к программе заместительной терапией многие люди просто идут на абстинентный синдром и ни в какую не идут в программу заместительной терапии.
Почему это так?
Ну, сами заключенные считают, что это якобы не катит по жизни. Вот такая субкультура, то есть отношение у заключенных в местах лишения свободы к программе заместительной терапии негативное. У нас 18 тюрем и колоний, там везде есть сайты заместительной терапии, но там один-два человека, три – от силы. Хотя по протоколу можно получить заместительную терапию как в виде бупренорфина, так и метадона.
Также в Молдове работают в местах лишения свободы программы по обмену шприцев. И здесь на свободе работают эти программы, и там тоже. Там люди, которые употребляют наркотики, могут получить чистые шприцы, тесты на гепатит, тесты на ВИЧ, салфетки, мази. Но есть один неприятный момент: если человек будет зафиксирован в состоянии алкогольного или наркотического опьянения в местах лишения свободы, ему автоматически делают уголовное дело и продлевают срок. Вот есть и такой капкан в Молдове.
Можешь рассказать про такую проблему всех закрытых учреждений в странах нашего региона, как туберкулез? Как у вас с этим?
По поводу лечения туберкулеза – лечение предоставляется, таблетки выдаются. У нас было две зоны, где оказывалось лечение по туберкулезу. Одна была Республиканская больница, так называемая МРБ. Туда везут людей. И на всех этапах с момента выявления до полного излечения они находятся там. И была одна тюрьма, но сейчас туда не возят.
За последние два года везут только в МРБ. Там есть специализированное ТБ-отделение. Туда, когда надо взять кровь, людей вывозят из других тюрем, берут все анализы раз в год по протоколу, проводят все обследования. И там им выдают таблетки на полгода, на год, смотря, где кто находится.
А с гепатитом С как обстоят дела?
Также у нас в Молдавии есть лечение гепатита С в местах лишения свободы. У нас есть национальная программа по ВИЧ/СПИДу, она работает и здесь, и в местах лишения свободы. Есть программа по туберкулезу. И также есть отдельная национальная программа по лечению гепатитов. Человека также вывозят в инфекционное отделение МРБ. Берут там все тесты, анализы, делают фиброскан. Стараются, если нет возможности сделать фиброскана, взять вирусную нагрузку, и после этого человеку уже дают универсальный курс лечения трехмесячный. Все лечение проводится за счет государства, как при ВИЧ и туберкулезе.
Медицина в пенитенциарной системе у вас кому принадлежит?
Медицина тюремная у нас – это не подразделение Минздрава, она часть пенитенциарной системы. Пытаются перевести, чтобы были такие же доктора, как и на свободе, но пока это подразделение Министерства Юстиции. При нем есть управление по исполнению наказаний, и вот медицина – это их подразделение. Оно вот так лечит, и все услуги идут через него. Как раз это и создает иногда очень много проблем у людей в отношении лечения.
НА ПОЗИТИВЕ
Как ты считаешь, за последнее время доступ к лечению и условия предоставления лечения в тюрьмах улучшились или ухудшились на твой взгляд? И в чем эти улучшения или ухудшения проявляются?
Я считаю, что за последние несколько лет доступ к лечению и на бумаге, и в действительности улучшился. Наблюдается позитивная тенденция. Есть и лечение гепатита С, и туберкулеза, и ВИЧ: таблетки и все остальное есть. Я не знаю немного, конкретно как сейчас все обстоит, потому что с этой пандемией там очень все поменялось. Но вроде никто в тюрьмах не болеет.
Там идет и обучение персонала, и больше доступа сейчас имеют медицинские неправительственные организации в места лишения свободы. Есть такая организация «Инициатива позитива», так они там живут. Они, как тюремщики, приходят в 7 часов утра в одну зону и до 5 там находятся. Да, в этом случае есть положительные сдвиги. Очень много хороших документов европейских принято. И в целом у нас некоторые законы, наверное, лучше, чем в Европейском союзе.
Реально все так идеально у вас?
И вот тут самое главное. Законы и протоколы есть, но проблема в другом – страдает их исполнение. Например, у нас каждые полгода меняется правительство. Не могут никак они там определиться друг с другом. Иногда из-за этого бывают проблемы. Вроде наладилось все с людьми, а потом, раз, уже новые. И вот какой-то стабильности в этом нет. Всегда там люди новые, которые все начинают либо с начала, либо перестраивать то, что было. Им же нужно показать свою работу.
Сейчас, по последним новостям, у нас за полтора месяца арестовали начальников трех тюрем, возбудили против них уголовные дела. Какую-то организованную преступную группировку там делали. И помимо этого, они еще там друг на дружку дают показания сейчас. Еще, помимо этого, возбудили дело на другого человека, который был в департаменте пенитенциарных учреждений первый зам. директора. И там вот у них сейчас обыски в тюрьмах идут. И из-за этого сейчас могут быть какие-то ограничения в плане доступа к лечению и в работе программ снижения вреда там.
Еще пример в эту тему. У нас немножко тюрьмы начали благоустраивать. Недавно было принято решение ЕСПЧ, которое приравняло содержание в одной тюрьме к пыточным условиям. И был принят такой закон, что люди, которые сидят там, когда в дальнейшем будут отбывать срок, будут считать день за три из-за того, что нечеловеческие условия содержания, и все вот это. И целый год перед началом пандемии шел процесс: пару человек выпустили, пара сотен получили условные, снизили им сроки, многие еще там судятся, хотят получить компенсацию. И это где-то полгода поработало, и потом целый год был мораторий на исполнение этого решения в связи пандемией. Только вот сейчас опять продолжили. А люди-то сидят в тюрьме, хотя могли бы уже давно быть дома. Вот у меня у знакомого вчера был суд. Ему по этой системе получалось 6 лет срока наказания, а осужден он был на 14,9. В итоге его отпустили.
Есть какая-то дискриминация со стороны сотрудников по отношению к людям с ВИЧ и людям, употребляющим наркотики, как со стороны и администрации, так и со стороны самих заключенных?
Насколько я знаю, такой открытой дискриминации нет. Не прошло даром обучение сотрудников и заключенных. И по ВИЧ-статусу нет никакой дискриминации, это точно. Но есть предубеждение, я уже об этом говорил, к людям, употребляющим наркотики, которые хотят пойти на заместительную терапию, как со стороны и сотрудников, так и со стороны заключенных. Это какой-то нонсенс, где и заключенные, и сотрудники администрации в каком-то едином отношении живут.
Петь, а еще можешь рассказать про женщин в тюрьмах Молдовы – в каких условиях они содержатся, есть ли у них доступ к лечению, к заместительной терапии, к АРВ-терапии?
Насколько я знаю, и сколько у меня есть доступа к информации, у нас все женщины находятся в одной зоне. Одна зона на всю страну. Она называется «Русская». Там все, все, все режимы содержания женщин. Ну и, когда они под следствием, женщины в кишиневской тюрьме могут находиться. Там есть у них отдельный корпус.
В Республиканской тюремной больнице есть отделение также женское для оказания медицинских услуг. А когда есть острая нужда, приезжает скорая помощь и вывозит их на те услуги, которые не может предоставить эта больница. Их вывозят в больницы уже обычные, минздравовские: либо в районную больницу, либо, если есть какие-то осложнения, могут привезти в городскую республиканскую больницу.
Женщины также имеют полный доступ к программам снижения вреда, к АРВ-терапии, к заместительной терапии бупренорфином и метадоном. Также у них есть доступ к программе лечения гепатита и ТБ. Туда к ним также приходят неправительственные организации, они по специализированным услугам женским оказывают консультации. Есть несколько организаций, которые более тесно сотрудничают с департаментом по исполнению наказаний. У них заключены меморандумы о сотрудничестве. У этих организаций департамент закупает самые различные услуги, и у них есть весь спектр этих услуг. Хотя, например, если я не ошибаюсь, у них есть обмен шприцов. Но там это не так сильно развито, но услуги предоставляются. Очень редко женщины обращаются, но услуга такая есть в наличии. Это самое главное.
ЛЮДИ НЕ УМИРАЮТ – ЭТО ПРОГРЕСС
Как ты получаешь информацию от людей, которые находятся в тюрьмах, о том, что их права нарушаются?
Как я получаю доступ к информации – очень просто. Есть несколько вариантов. Для начала, это когда к нам непосредственно приходят люди, которые были в местах лишения свободы, – равные консультанты, социальные работники – и передают информацию оттуда. Просто если наши бенефициары попадают уже в места лишения свободы, ими занимается другая организация. Получается, если есть люди, которым требуется какая-то помощь юридическая, когда нарушены права, но эти ребята не могут сами ее продвинуть, они переадресовывают эти случаи нам. Это один такой вариант.
Помимо того, я работаю специализированным параюристом. Есть сайт параюристов в интернете. Там есть телефоны наши и электронные адреса. Это тоже один канал. Также через звонки идет информация, когда нам звонят напрямую. Помимо рабочего, мне на мой личный телефон часто звонят напрямую. У нас там осужденным положен какой-то аппарат, карточку им предоставляют и там определенное количество времени на разговоры. После того, как закончилось следствие, и когда у этих органов следствия нет вопросов к людям, у них есть возможность позвонить и обратиться к тем, к кому они хотят. И вот как-то мой телефон находят. Кто-то еще постоянно выходит, и приносит информацию. Идет такое, как говорит мой один друг местный, «Тряпочное радио», через знакомых. Ну, то есть, разный есть доступ.
И что ты можешь делать и что делаешь, чтобы защитить их права?
Не знаю, получится у нас или нет, например, мы хотим сделать возможность, чтобы два-три параюриста могли заходить туда через родственников. То есть, когда родственники сообщают нам о какой-то проблеме, и уже на месте мы решаем все. Если нужна специализированная юридическая помощь, у нас есть непосредственно два-три адвоката, которые занимаются стратегическими случаями. Жалобу написать на условия содержания, или что его держали в нечеловеческих условиях, или что-то еще. Когда не сильно квалифицированные нужны знания, мы напрямую общаемся. Жалобы помогаем писать и обращения помогаем составлять.
У нас есть омбудсмен народный, к нему можем обратиться. С ним как-то пытаемся решить разные ситуации. Там есть еще какая-то рабочая группа, и вроде в рамках ее работы какие-то удостоверения делают, поэтому, я думаю, тоже скоро сам смогу туда ходить.
Про актировку, то есть освобождение по состоянию здоровья, можешь рассказать, как у вас эта процедура применяется?
У нас по закону до прошлого года могли только уходить люди, которые были осуждены. Если у тебя уже есть окончательный срок приговора, тогда применяется вот эта процедура актировки. И человек может по медицинским показателям быть освобожден из мест лишения свободы, чтобы улучшить свое здоровье. Есть там определенные протоколы. Ну, у нас это работает.
Но вот в прошлом году у нас был такой прецедентный случай. Человек болел гепатитом С, у него было циррозное состояние. У него шел суд, и его возили чуть ли не в лежачем положении на заседания. Возили, не могли ему помочь. Но и не могли его актировать, потому что в законе не было такого момента, было другое – человек, пока не получил срок окончательный, который уже утвержден, не может этим правом воспользоваться. Но наши адвокаты подсуетились, дошли до ЕСПЧ и получили решение. И сейчас уже даже люди, которые находятся под следствием, тоже могут воспользоваться этим правом.
Многие политики говорят, что тут есть коррупция, что люди покупают себе актировки. Но пока это работает. Люди могут этим правом воспользоваться, если у них есть медицинские показатели. Иногда надо просто больше времени. Но люди не умирают в тюрьмах. В этом есть прогресс.
Как ты считаешь, заключенные могут самостоятельно, не обращаясь к вам, к юристам и т.д., писать жалобы, заявления? И как на это смотрит администрация? Не боятся ли они это делать? Какая ситуация с этим?
В целом люди могут любое заявление написать. Есть там умельцы, которые, я не знаю, они там учатся как-то, есть у них курсы что ли там какие-то, которые этим прям занимаются. Я еще помню, были такие ребята специальные, у которых богатый жизненный опыт, вот они всем помогали. Но так любой человек имеет право спокойно написать жалобу в любую инстанцию. И спокойно указать все моменты.
Есть люди, которые помогают среди своих. У нас и адвокаты сидят тоже в неспециализированных тюрьмах. У нас есть только одна специализированная тюрьма. И то не тюрьма, а там полтюрьмы отделили. Там сидят все, кто был в правоохранительных органах. Так что и простые адвокаты сидят и всем пишут, и есть там люди-умельцы с самообразование. Ну, в общем люди имеют доступ к этому.
Люди, когда обращаются, официально регистрируют заявление. Могут, конечно, из администрации подойти, поговорить, чтобы ты не регистрировал. И такие случаи были там. Но все-равно стараются отправлять люди. В ЕСПЧ люди знают, как писать. Есть у нас специализированные юристы, которые, когда видят, что там дела вот такие, которые именно можно туда подавать, помогают это сделать. Из Молдовы из 100% обращений в ЕСПЧ, если я не путаюсь в статистике, где-то около 70% удовлетворяются. Молдова признает это все. Когда есть решение, она его исполняет. Людей освобождают, выплачивают компенсации. Это быстро. Вот пришло решение ЕСПЧ, в течение недели люди уже получают материальную компенсацию. В этом моменте все это работает.
Есть у нас организация, тоже дружественная, там адвокаты у нас на связи. И вот когда есть такие дела, они с удовольствием и радостью берутся. Выигрывают. Хотя долго, но им торопиться некуда. Возможность есть. Я еще раз повторяю. У нас в Молдове очень, очень много законов принято. Поэтому мы и попали в эту струю. Возможности есть, и тут очень все зависит от желания человека защищать свои права и готов ли он идти до конца. Потому что были такие случаи, что люди пытались и передумывали, как-то находили здесь компромиссы.
НА УРОВНЕ ВОЕННОГО ПОЛОЖЕНИЯ
У меня следующий вопрос про COVID-19 и защиту здоровья и прав в местах лишения свободы. Как вообще COVID-19 повлиял на ситуацию в тюрьмах в плане прав человека и доступа к лечению? Стало ли этот доступ меньше или остался на прежнем уровне? Стали ли больше сажать или старались меньше сажать и давать какие-то условные сроки, штрафы?
Смотри, у нас где-то год назад было введено первый раз это чрезвычайное положение в стране, введено сначала на 60 дней. Приняли чрезвычайное положение, связанное с COVID-19. Люди тогда вообще не знали, что это такое. И первыми как раз все это почувствовали на себе те, кто тогда находились в местах лишения свободы. Там перестали свидания проходить, передачи перестали принимать. Короче, чрезвычайное положение там оказалось на уровне военного. Хотя военные и так были на улице. Тогда перестали суды работать тоже. Суды работали в одном только случае – если это какое-то тяжелое преступление: убийство или тяжкое телесное повреждение. На два месяца жизнь у нас просто замерла. Потом чрезвычайное положение продлевали на месяц, на два. Долгое время не было тестов. Старались не переводить из камеры в камеру, не вывозить на суд.
После отмены чрезвычайного положения суды на данный момент работают. Уголовные дела рассматриваются в обычном режиме. Некоторых людей не привозят, где есть возможность, в суд. Где не нужен доступ заключенного, подследственного или осужденного, они стараются по видеосвязи как-то проводить заседания. Передачи сейчас вроде нормализовались. Свиданий так и нет. Они запрещены из-за чрезвычайного положения. Но адвокаты заходят. Еще после прерывания лечения бупренорфином, его так и не возобновили в тюрьмах, всех перевели на метадон. Как-то так.
А у кого обнаружили COVID-19?
Доступ к медицине там у людей, у которых подтвержден COVID-19, есть. Если не в легкой форме, то вывозят в больницы с полицейскими. Вывозят в больницы, которые по профилю COVID-19. Сейчас много таких случаев. Я сам встречался и общался с людьми. От COVID-19 кому нужно лечение, оно есть в инфекционном отделении, насколько я понял. А у кого тяжело-тяжело, если статья не сильно тяжелая, их вплоть до того, что могут перевести на домашний арест. После больницы на домашний арест.
То, что у них есть то, что положено в протоколах, и в целом они стараются. И люди, когда просят, они дают. Если не дают, люди жалуются. Отстаивают свои прав. Люди с другими запросами по медицине, у которых какие-то чрезвычайные или другие моменты, где помощь не могут оказать по месту, их везут в нормальные больницы. С конвоем, космонавтами, но везут, оказывают услуги и везут обратно.
Будут вакцинировать заключенных в тюрьмах или их в последнюю очередь всех?
Вакцина у нас в Молдове появились в конце февраля месяца первые. Это была помощь со стороны Румынии. В первой волне они вакцинируют врачей, медработников и тех, кто в красных зонах работает. Ну, весь медперсонал. Даже еще до полицейских дело не дошло. Так что на счет вакцинации заключенных все непонятно, потому что власти еще сами не знают, сколько у нас вакцин будет в доступе.
Как ты считаешь, как будет развиваться тюремная система в ближайшее время в Молдове: будет все ухудшаться или наоборот?
По моему внутреннему убеждению, я думаю, что тюремная система будет только идти в лучшую сторону в Молдове. Потому что в правительство сейчас приходят люди, которые берут курс на борьбу с коррупцией и на то, чтобы не было у нас своеобразного молдавского налета ко всему этому, так называемого куматрия. Тут у нас все решает кум, брат, сват. Чувствуется сейчас, что есть политическая воля, и изменения в стране так же в лучшую сторону.
Видно, как власти начинают новые изоляторы европейского типа внедрять. Пока штучно. Больше туда неправительственный сектор начинают запускать. Вот этот департамент исполнения наказаний, он как-то не закрыт. Старается не прятать ничего. Потому что у нас, в принципе, страна маленькая, очень тяжело что-то спрятать. Тут ведь почти все родственники. И очень все быстро становится явным.
Есть у них желание менять эту систему. Они видят, что было до этого, и это никуда не годится. Им самим там неудобно работать, и Молдова очень много проигрывает судебных исков в ЕСПЧ, а это бьет по карману всех. Так же видно, что в систему пришли новые люди, с которыми можно общаться. Это люди более профессиональные, чем раньше, с которыми можно находить общий язык. И есть возможность улучшать все и с нашей стороны.
Ну, и мы не дадим, чтобы наша тюремная система была плохой. Мы не будет ночью спать, потому что от наших действий зависят судьбы людей многих. Ведь, может быть, и моя судьба когда-нибудь будет зависеть тоже от этого. Кто знает. Потому что я знаю, что в любой момент, как бы я не чувствовал себя защищенным, но могу оказаться в местах лишения свободы. Когда-то я сам прочувствовал все эти несправедливости, которые там сейчас, побывал в их шкуре. Ну, неприятные такие ощущения. И если сейчас у меня есть возможность своими действиями изменить жизни других людей, поменять свою страну в лучшую сторону, я буду это делать и дальше.