«Тюремное здравоохранение и права заключенных» – проект Консорциума PHRC (Prison Health and Rights Consortium). Его цель – обеспечить улучшения основных показателей здоровья ВИЧ-положительных и употребляющих наркотики заключенных. Проект работает в четырех странах нашего региона: России, Украине, Молдове и Грузии. В серии интервью активисты и правозащитники, которые защищают права заключенных, рассказывают о ситуации в пенитенциарной системе своих стран. Сегодня мы разговариваем с Экой Гардапхадзе, Тбилиси, Грузия.
НЕ ПЛОХО, А ОЧЕНЬ ПЛОХО
Эка, расскажи немного о себе, пожалуйста.
Я живу в Грузии, в городе Тбилиси. Являюсь директором первой в Грузии самоорганизации для женщин «ACESO», которая юридический статус приобрела в 2013 году. В основном членами организации являются женщины, употребляющие наркотики, и женщины, живущие с ВИЧ. Наша деятельность – это обмен шприцев и услуги для людей, употребляющих наркотики. И приоритетом являются – женщины, употребляющие наркотики.
Вы в том числе помогаете тем, кто по ту сторону забора. Как так получилось?
Я сама была там. И у меня хватило сил выйти из тюрьмы. Я все сделала для того, чтобы как можно скорее покинуть то место. Я сама сделала так, что вышла из тюрьмы, без чьей-либо помощи. И потом решила, что это неправильно, что женщины там остаются без поддержки. Когда я выходила, я обещала им, что, когда выйду, сделаю все, что в моих силах для них. И это дало мне мотивацию сделать самоорганизацию для женщин. Вот по этой причине я занимаюсь тюрьмами.
Можешь рассказать о ситуации, которая сегодня есть в тюрьмах Грузии для людей, живущих с ВИЧ, и людей, употребляющих наркотики? В каких условиях они содержатся, есть ли у них доступ к лечению, как у них с правами человека обстоят дела?
Я бы оценила ситуацию в тюрьмах, как там чувствуют себя люди, живущие с ВИЧ, люди, употребляющие наркотики, не то что не плохо, а очень плохо. Потому что очень много проблем в тюрьме. В тюрьмах очень трудно получать медицинские услуги, консультации врачей. У людей очень много проблем.
Там нет обмена шприцов. Там заместительная терапия – это, по сути, вынужденный детокс. Хочет не хочет человек, на большой дозе он сидел или на маленькой на воле – не имеет значения, потому что в течение месяца он должен ее сбросить. Потому что длинную получить детоксикацию, применение препарата – это невозможно. Есть только месяц, это для заключенных вот такой срок. И это только для мужчин, для женщин заместительная терапия даже в размере месяца не доступна в местах лишения свободы.
Насчет того, что есть проблемы психологические, например, когда люди не спят из-за ломки. Они не имеют никакого врача, не имеют возможности получить те препараты, которые, например, им нужны. Есть у них один какой-то препарат, например, Азалептин. И вся тюрьма пьет этот Азалептин, и не важно, хорошо это для тебя или плохо.
И, не дай Бог, если нарушишь какие-то права, – сразу в изоляцию. Тебя посадят в карцер, и ты 24 часа хоть головой об стену бейся: ничего не поможет, и никто не поможет. У меня был такой кейс. Был парень, который очень сильно сидел на наркотиках. Он никак не мог преодолеть свою зависимость. И он требовал, чтобы его перевели в психиатрическую больницу, настолько ему плохо было. Мы и через адвокатов, и через врачей ему пытались помочь. Где-то год-полтора мы боролись, чтобы человека перевели в психиатрическую больницу. Мы этого добились в итоге. Насколько я знаю, он до сих пор в больнице.
Вот очень часто еще бывает, что человек поймали с наркотиками, он в тюрьме, и вдруг оказывается, что у него ВИЧ. В тюрьме он подхватил ВИЧ. Об этом не говорят, но я знаю такие случаи. Поэтому нужно, чтобы обмен шприцов и презервативы были там – это обязательно в тюрьмах. Это надо как-то поставить целью, чтобы добиться этого, чтобы в тюрьмы снижение вреда зашло как-то.
Также люди, которые туберкулезом больны, для них абсолютно ничего нет. Например, посадили человека, а у него туберкулез. Плюс он потребитель наркотиков и ВИЧ-положительный. Это, считай, все. Вот еще могу один такой пример привести. Больные заключенные, которые требуют отпустить их или хотя бы перевести в больницы, если крайне необходимо. Если уже при смерти человек, или нужна операция, или что-то вроде этого. И люди умирают там. Но оформляют их так, что как будто человек умер не там, а на свободе. Вот был случай сейчас. Человек умер, и администрация тюрьмы не говорила семье, что он умер. Оформили документы как будто он освободился и умер уже на свободе.
Так что не работает ничего абсолютно. Не работает, когда человек болен. Есть такое, раньше было, актировка. И людей отпускали, когда человек так болен, что невозможно, тюрьма не обеспечивает лечение. Ему положена была актировка. Но сейчас никого не отпускают, потому что не работает никакая система вот эта. Человек должен от звонка до звонка свой срок отбыть там. Даже месяц не положено, чтобы отпустили.
Существует ли дискриминация людей с ВИЧ и людей, употребляющих наркотики, внутри тюрьмы среди заключенных и со стороны администрации тюрем?
Люди, употребляющие наркотики как-то отличаются в тюрьмах от остальных арестантов. Эти наркостатьи 261 и 262, кто по ним сидит – всегда как-то на них смотрят не так, сверху. Никто не любит людей, употребляющих наркотики. Вот, например, человек сидит, кого-то убил или украл что-то – у него больше уважения, чем у людей, которые употребляют наркотики или люди, живущие с ВИЧ.
Дискриминация этих людей происходит в тюрьме существуют со всех сторон. Сами заключенные в камеру могут не пустить, если у него или у нее ВИЧ. И самое главное, почему узнают другие, что у кого-то ВИЧ. Это же конфиденциально. Может быть, я не хочу, чтобы все знали, что у меня ВИЧ. Но уже через секунду вся тюрьма знает, что я, допустим, ВИЧ-положительная. И все это от самих врачей идет.
Как ты считаешь, за последнее время: год, два, три, – ситуация в тюрьмах лучше стала или хуже в плане доступа к лечению, положения людей, соблюдение их прав?
Если сравнивать, как было при коммунистах, когда была другая власть, или, например, при Саакашвили, когда вся страна знала, что там творился беспредел, то, конечно лучше. Сейчас беспредела не происходит, не бьют людей по крайней мере. И нет такого насилия физического. Но в самой тюрьме между заключенными уже есть разница. И это связано с коррупцией. Есть заключенные, у которых особенный статус, которые дружат с администрацией, и у них есть доступ к любым потребностям. И это все покупается. Хочешь все это – плати.
ЖЕНСКИЙ ВОПРОС
Если говорить про женщин, какие у них главные проблемы и в чем они больше всего нуждаются?
Так, что касается женщин, употребляющих наркотики, и женщин, живущих с ВИЧ, в тюрьмах. В женских тюрьмах, как я уже сказала, нет программ заместительной терапии. Единственное, чем они могут помочь тебе – это возить на программу. Например, поймали тебя, и пока ты в КПЗ, тебя возят в клинику. Ты пьешь там метадон, и тебя обратно везут в КПЗ. Когда переведут в тюрьму, там тоже самое происходит. Но срок тот же – один месяц. И то, они стараются этот срок как-то уменьшить. Возят в специальной машине с конвоем каждое утро.
Такая ситуация, и нужно обязательно, чтобы в тюрьме у женщин тоже был метадон. Это, знаешь, как неудобно: ты болеешь и не можешь с постели встать, и температура, тебе дискомфортно. И каждое утро ты должен встать, ехать целый час-полтора в больницу, там ждать и потом с конвоем обратно. Это очень для женщин трудно. Так что заместительная терапия важна для них.
По поводу доступа к лечению – там очень плохой доступ. Там есть медицинское отделение, но оно такое же, как и в остальных тюрьмах для мужчин. То же самое, и там фактически нет доступа к лечению. Например, самое главное, что должно существовать в женских тюрьмах – это гинеколог. А гинеколога у них там нет. Женщине стало плохо, и она должна мучаться месяц, терпеть боли. Я знаю, что очень многие женщины потеряли матку, им сделали операцию. И они на всю жизнь остались без детей. Им не надо было это делать. А все потому, что нет доступа к гинекологии. Так что лечение гинекологические – самое важное, что должно быть в тюрьмах у женщин, наряду с заместительной терапией.
Много сейчас заключенных женщин в Грузии и по каким статьям они отбывают наказание? Какие у них сроки: большие, маленькие?
Много сейчас, да. Вообще заключенных в Грузии очень много в данный момент. За употребление тоже сидят. И, конечно, за хранение, за перевозку и так далее. В Грузии идет уже 10 лет борьба, чтобы как-то разделить хранение, употребление и так далее. Но большинство женщин в этой ситуации оказываются просто жертвами и заложницами ситуации.
Что ты имеешь в виду?
Когда есть мужчина-партнер, они вместе употребляют, но всегда на срок потом идет женщина. Таких случаев очень много, когда женщина везет через границу по просьбе мужчины вещество, или когда по телефону женщину попросили передачу в тюрьме пронести незнакомому человеку, и там оказался препарат какой-то. И из-за всего этого сидят еще женщины. Много таких женщин, да.
Если вернуться к теме дискриминации, какое отношение в тюрьмах к женщинам, употребляющим наркотики, и к женщинам, у которых ВИЧ? Какое со стороны администрации, какое со стороны заключенных?
Женщинам, живущим с ВИЧ и употребляющим наркотики, в тюрьмах приходится очень плохо. Потому что, если женщина ВИЧ-положительная, считай, что она одна в этой тюрьме. Никто с ней не говорит, никто с ней не общается. Ее в камеру даже не пускают сами люди, которые уже там сидят, то есть сами заключенные. У нас был случай, когда ВИЧ-положительную девочку целый день до вечера не могли в камеру запустить, дать место. Потому что ни один заключенный не желал, чтобы она с ВИЧ в ее камеру вошла. Вот такое положение. Даже нет у людей там знаний, что люди с ВИЧ не представляют опасности для окружающих. Это одно.
Другая история, что как-то выделяют потребительниц наркотиков. Там девочки, которые за эту статью сидят, они выделяются ото всех. Потому что и администрация, и все заключенные ненавидят их. Если женщина убила кого-то, например, если украла что-то, ей три года там могут дать. И сидят женщины, которые по десять-пятнадцать лет за употребление наркотиков получили. Со стороны администрации эти женщины тоже испытывают сильную дискриминацию. Например, их больше шмонают, чем остальных. Если что-то происходит, например, воровство, сразу без сомнений обвиняют тех, кто по наркостатьям сидит. И много таких еще примеров и ситуаций, потому что они там имеют статус изгоев.
ВСЕ ВСЕХ ЗНАЮТ
Можешь рассказать, как ты связываешься с заключенными? Как получаешь информацию, что их права нарушаются, что у них нет доступа к лечению? И как ты и ваша организация помогаете им?
Мы работаем с женщинами в основном. И информация через семьи приходят иногда. Часто звонят на горячую линию, у нас работает телефон горячей линии. Иногда наши социальные работники приносят информацию от клиентов. Грузия же очень маленькая страна, и все всех знают. Мы абсолютно всех заключенных знаем, которые сейчас отбывают срок.
Когда они выходят из тюрьмы, например, мы уже через неделю знаем, что эта девушка на свободе. Как-то поддерживаем ее, чем можешь. Даем ей пакет с различными вещами первой необходимости: мыло, шампунь и т.д. Это не подарки, а вещи, которые ежедневно им нужны. И плюс может дать лекарства. Там маленькая сумма на них заложена, но какая-то есть. Везем к гинекологу обязательно. И еще у нас есть врач по вопросам ВИЧ, который с положительными девушками работает. И мы очень плотно с ним сотрудничаем в СПИД-центре. Так что таких девушек сразу к нему перенаправляем.
А в тюрьмах вы помогаете им писать какие-то жалобы?
Через адвокатов только.
А можешь про это немного рассказать – как вы работаете по нарушению прав?
Например, в тюрьмах, если женщина, употребляющая наркотики, нуждается в какой-то юридической помощи или ее права нарушаются, мы можем послать ей адвоката или юриста. Мы очень тесно сотрудничаем с организацией молодых юристов, которая как раз работает с женщинами, чьи права нарушаются. У женщин, как правило, нет возможностей, например, чтобы нанять платного адвоката. Но есть вот эти молодые юристы, которые бесплатно могут оказаться услуги для тех, чьи права там нарушаются.
Или были случаи, когда они своим родным звонили, и к нам уже их родители приезжали в организации, и мы уже народного защитника – омбудсмена посылали в тюрьму. Вот был такой еще случай. Так что связь есть и помощь есть, но проблема в другом. Ты сидишь, тебя притесняют как-то, но 80-90% женщин молчат, если их права в тюрьме нарушатся. Они просто боятся говорить об этом. И с этим не понятно что делать.
Если сидит заключенная женщина и ее права нарушаются. Может она самостоятельно написать какое-то заявление, жалобу? И не будет ли администрация ей в этом препятствовать?
Если в тюрьмах нарушаются права женщин, в этом случае она может самостоятельно написать заявление или жалобу. Например, когда я сидела, я так и вышла. 5 лет я держала ручку и писала каждый день заявления и жалобы. Но таких, как я, немного. Остальные, как я уже сказала, боятся. Администрация и другие заключенные их притесняют, а они молчат.
И как раз из-за того, что нарушаются права женщин, употребляющих наркотики; из-за того, что в тюрьмах их притесняют, а они боятся написать жалобу; из-за того, что женщины являются жертвами насилия и преступлений, в которых вина лежит на мужчинах; из-за того, что нет программ заместительной терапии для них – и еще много из-за чего и существует наша организация. Это самоорганизация, где работают такие же женщины, как и они. Мы – такие же женщины, употребляющие наркотики, чьи права всю жизнь нарушались. Все наши сотрудницы – жертвы насилия, мы все прошли через это. Поэтому существует наша организация, чтобы мы помогали таким людям. Чтобы поставить их на ноги и сделать абсолютно все, чтобы люди чувствовали себя живыми и полноценными членами нашего общества.
Как ты считаешь, COVID-19 повлиял на ситуацию в тюрьмах? Стало хуже положение?
COVID-19 очень сильно повлиял на все абсолютно. Перестали собираться суды, заседания перенесли на несколько месяцев, на год. Это одно. И второе – власти говорили, что в тюрьмах все идеально, никакого COVID-19 нет, все прекрасно. Между тем у нас женщина заразилась COVID-19, и она там врачам говорит: «У меня температура». Прошел один день. Ей дали какой-то Цитрамон. Три дня администрация говорила всем, что никакого гриппа у них там нет. Когда пошло на то, что 5 женщин заразились, их уже вывезли в городские специализированные больницы лечить коронавирус. И после этого еще около 15 женщин заболели. В итоге вся тюрьма была инфицирована COVID-19. Оказывается, пошел этот вирус в тюрьмах, и они никак это не смогли остановить.
Когда уже был пик заболеваемости, власти тогда только проснулись. А то две-три недели так и шло. Мы об этом узнали от семьи – женщина позвонила нам и сказала, что ее близкая умирает, а ей не верят, что у нее коронавирус. Мы перезвонили омбудсмену, и омбудсмен уже повлиял на эту ситуация. И по телевизору вышла передача, что в тюрьмах у заключенных коронавирус. Потом была вторая передача. После этого уже власти скрывать ситуацию перестали. Но, я думаю, большинство женщин все-таки перенесли этот коронавирус в тюрьмах.
Как сейчас ситуация?
Сейчас, по-моему, более-менее все нормально в целом по стране.
МЫ ДОЛЖНЫ ПОДНЯТЬ ШУМ
Какой твой прогноз – в ближайшее время ситуация в тюрьмах Грузии будет ухудшаться или станет лучше?
Мы должны поднять шум каким-то образом, чтобы что-то поменялось. Иначе, я думаю, в тюрьмах ситуация будет ухудшаться. Если власти не смогли за 10 лет что-то сделать, повлиять на эту систему, чтобы работала там программа заместительной терапии, чтобы был обмен шприцев, доступ к врачам, к гинекологу у женщин и т.д. – на что еще можно надеяться?
Или когда человек выходит из тюрьмы. После этого он или она на улице оказываются и не знают, куда идти дальше. Плюс, надо социальную реабилитацию получать после тюрьмы, какие потребности закрыть и т.д. Очень много вопросов нерешенных. Единственное, что у них есть – это наша и другие организации. Но нас мало. А наше государство даже и не думает об этом, чтобы как-то эти вопросы решать. Они думают, что решение в тюрьмах – человека посадили в тюрьму и проблему решили. А после что будет и дальше что будет, когда из тюрьмы человек выходит, – это им уже неинтересно. Ничего не работает ни в тюрьмах, ни на свободе. Вот так.
Эка, что тебе дает силы заниматься этой работой? Что тебя вдохновляет? Ради чего ты это делаешь?
Потому что я все это перенесла. Я сама прошла через все это. Это страшно. Я не знаю, как можно жить, если нет никого, кто может помочь этим женщинам. Государство молчит и только наказывает. Получается – мы должны. Наша организация как-то должна им помочь. Если они погибнут, что тогда делать?
Этот вопрос не задается ни одной нашей социальной работницей – для чего я помогаю. Потому что ответ очевидный – для того, чтобы женщина чувствовала себя женщиной и жила без проблем, чтобы родила детей, чтобы занималась тем, чем она хочет. Как не помогать женщинам, у которых есть проблема? Например, я. Не нашелся в свое время в моей жизни человек, который передо мной открыл бы дверь такой организации, как «ACESO», потому что ее просто не существовало. Было тяжело, и я решила, что я тогда буду сама помогать таким женщинам. Это и есть мой мое вдохновение.